Лекарь vs аристократ

[little-gargoyle]

Собственно, почему именно Гриппен, а не Исидро мастер Лондона.
Естественно, там могло быть все гораздо сложнее — могло быть очень многое, что просто не упомянуто в книге. Это попытка реконструкции произошедшего на основе того, что нам сказано.

Мы знаем — со слов Исидро и Антеи, которая знает это опять же от Исидро и, вероятно, от Гриппена — что Исидро и Гриппена сотворил Райс Менестрель, который в ту пору — в XVI столетии — был мастером Лондона.
Мы знаем, что Исидро видел Райса в последний раз за неделю до Большого Пожара в 1666 году.
Следовательно, до 1666 года Райс оставался мастером Лондона.

На самом деле в этом месте есть момент, который смущает. Исидро говорит, что Райс в какой-то момент пристрастился к путешествиям. Если он часто и надолго покидал Лондон, то его должен был кто-то заменять. Но вряд ли это был Исидро или Гриппен — в ту пору в Лондоне были вампиры намного старше или сильнее их. Это мог быть, например, Туллоч Шотландец, которого хорошо помнит и Исидро, и брат Антоний.
Однако, кто бы это ни был, полноты власти над лондонскими вампирами у него быть не могло, поскольку все они были не его птенцами. Мастером Лондона, скорее всего, все-таки оставался Райс.

Мы знаем, что Исидро и Гриппен двое из вампиров Лондона пережили пожар 1666 года. Поскольку Туллоч Шотландец, по словам брата Антония, погиб гораздо позже во Франции, в годы якобинского террора, а Исидро общался с ним в Лондоне во время чумы 1665 года, логично предположить, что между чумой и Большим Пожаром он уехал из Лондона — возможно, как раз во Францию.
Это, на самом деле, похоже на косвенное подтверждение того, что Туллоч заменял Райса, когда того не было в Лондоне. Исидро рассказывает в какой-то момент историю о том, как с ним случился нервный срыв от ужаса, когда он понял, что только что пил кровь зачумленной на последней стадии болезни, и как Шотландец оклемал его и объяснил, что ничего страшного в этом нет — то есть сделал то, чего ожидаешь от старшего и ответственного по отношению к младшему. Разумеется, он мог так себя повести и не будучи временным главой лондонских вампиров. Но если во время чумы Райса не было в Лондоне, а Туллоч был, и если Туллоч уехал, когда приехал Райс, то все это вместе складывается в единую картинку. Но это, конечно, очень шаткое предположение.
Стопроцентной уверенности в том, что Райса действительно нет в живых, у Исидро, правда, нету — но это только потому, что его пепла своими глазами он не видел. Если за неделю до пожара Райс был в Лондоне — логично предположить, что в пожаре он и погиб, коль скоро после его никто не видел.

Итак, после пожара в Лондоне осталось два вампира — Гриппен и Исидро. Исидро старше, но, по-видимому, ненамного — если Антея Фаррен, ставшая вампиром в конце XVII века, уже не знает, кто из них старше, а кто моложе. Исидро благородного — очень благородного — происхождения, принадлежит к чужой и, мягко говоря, не одобряемой здесь вере, что у него со средствами к существованию, мы не знаем — но, вероятно, как-то он позаботился о том, чтобы ему было на что поддерживать облик и привычки дворянина. Гриппен англичанин, по-видимому принадлежит к Англиканской Епископальной Церкви, простого происхождения, медик по профессии, исследователь и, вероятно, в принципе хорошо образован.
На повестке дня вопрос о том, кому из них быть мастером Лондона.

На второй день пожара Исидро попал под солнце.
Вот что рассказывает с его слов Эшер: " — Он говорит, что тончайший серый утренний свет (до восхода) сжег ему лицо и руки, как если бы он сунул их в топку. И более того — грудь, часть ног сквозь одежду были поражены точно так же. Согласно леди Эрнчестер, шрамы у него не сходили около пятидесяти лет".
А вот что говорит несколько раньше сам Исидро: " — Мне, как видите, посчастливилось найти укрытие в течение какой-нибудь секунды, поэтому я не знаю, за какое время солнце убило бы меня. Но от ожогов я страдал несколько месяцев, шрамы же не сходили несколько лет. — Помолчав секунду, вампир добавил: — А боли такой я и живым не испытывал".

Когда в какой-то момент вампиры — собственно, Антея, Хлоя и Исидро — обсуждают действие серебра на свою псевдоплоть, Антея говорит, что, пока болела, испытывала сильную жажду и не могла охотиться. Это она всего лишь рукой за серебро схватилась, когда относительно недавно — примерно столько же, сколько и дон Симон перед Большим Пожаром — была вампиром.
Неизвестно, ухаживал ли за Исидро кто-нибудь после того, как он побывал на солнце, оказывал ли ему кто-то медицинскую помощь или нет (в последней главе "Тех, кто охотится в ночи" после всех своих манипуляций с серебряной решеткой и ожогов дон Симон появляется с забинтованными руками, так что это, видимо, имело смысл), охотился кто-нибудь для него или он все-таки ухитрялся делать это сам. Если не считать, что мы чего-то не знаем, то делать все это было некому, кроме Гриппена. Но нет впечатления, что дон Симон за что-либо Гриппену благодарен — скорее уж наоборот, есть впечатление, что у них в прошлом было что-то такое, за что Исидро принял решение не иметь претензий, но отнюдь не забыл. А неблагодарность отнюдь не в характере дона Симона.

Здесь стоит сделать отступление, которое как бы не про это.
Гриппен заявляет, что вампир, который убивает вампиров, поступает отвратительно и будет уничтожен другими вампирами — и слова его звучат как бы искренне, он вообще производит впечатление искреннего человека, но именно его Исидро подозревает в убийстве вампиров собственного выводка, и Антея Фаррен тоже убеждена, что Гриппен на это способен. Вряд ли они взяли это с потолка — скорее всего, что-то было такое, что дает им основания так думать.

Одним словом, мы не знаем, помогал ему Гриппен или нет, и если помогал, то какой платы захотел за свою помощь, а если не помогал, то как это было обставлено — но знаем мы, что в тот период, после пожара 1666 года, Исидро было совершенно не до борьбы за власть, не до соперничества и не до укрепления своих позиций. Не факт, что у него в то время даже хватило бы сил сотворить птенца — хотя об этом сложно судить, ведь неизвестно, сколько сил это требует от мастера и какой природы те силы.

Итак, Гриппен становится хозяином Лондона.
По словам Антеи, после пожара он сотворил довольно многих птенцов — вероятно, именно для того, чтобы упрочить свою власть. Эрнчестера, опять же по словам Антеи, он сделал вампиром, чтобы воспользоваться его общественным положением и богатством. Антея не любит Гриппена, Антея не может простить ему зависимости от него своего любимого человека — и тем не менее вряд ли она оценивает его мотивы совсем уж неправильно. Гриппен безусловно хочет власти — в этом нет сомнений — и добивается ее.
К тому моменту, когда Исидро выздоравливает, у Гриппена уже есть птенцы, есть сколько-то новообретенного влияния, и соперничать с ним уже очень непросто.

Вероятно, Исидро не лукавит, когда говорит Эшеру: "Я не хотел себя утруждать". Власть — не та штука, которой все люди обязательно и непременно хотят. А нежелание быть чьим-то мастером очень логично для человека, который говорит о себе, что того, как можно любить и ненавидеть одновременно, не понимал, пока был живым.
Понимать он, став вампиром, конечно, начал, но комфортными ему такие отношения не стали.

Неизвестно, какие стадии прошли отношения Гриппена и Исидро и на чем в итоге эти двое сошлись. Мы знаем, что достаточно много времени то ли в XVII, то ли в XVIII веке дон Симон провел во Франции. Сложно сказать, было ли это связано с Гриппеном и нежеланием их обоих находиться рядом. Зато можно сказать почти точно, что вернулся в Англию Исидро не в связи с революцией, а гораздо раньше — потому что, если бы его можно было попрекнуть бегством от санкюлотов, Элиза и вампиры из ее свиты обязательно бы это сделали, когда во время разговора про катакомбы представляется повод.
Мы знаем, что Исидро в Лондоне пользуется абсолютной независимостью. Решения Гриппена его не касаются, власть Гриппена на него не распространяется, он делает то, что считает нужным, и Гриппен с этим поделать ничего не может. Гриппену приходится довольствоваться тем, что Исидро не посягает на его власть и не делает попыток с ним соперничать.
Так выглядит status quo на начало XX века, и судя по тому, что всем выводком Гриппена он воспринимается как должное — так продолжается уже достаточно давно.

Считать Исидро несносным — это как бы хороший тон у лондонских вампиров, но при этом совершенно неочевидно, чем именно он несносен, за исключением того, что раздражает лично Гриппена, испанец и папист (вот уж самый принципиальный из всех возможных вопрос для вампира). Скорее всего, все просто машинально повторяют это за Гриппеном, не задаваясь вопросом, что они на самом деле думают по этому поводу.
Или — или мы чего-то не знаем про дона Симона.
Такое вполне возможно.
Впечатление такое, что у него много информации — гораздо больше, чем у Гриппена, хотя разница в возрасте между ними по идее невелика. Именно своей информированностью о бытии вампиров и своими ментальными способностями он и страшен по-настоящему. Все вампиры умеют отводить глаза, зачаровывать, подчинять человека своей воле — но никто не делает этого так, как Исидро, с таким блеском и такой всеобъемлющей властью над памятью и над восприятием.

Как бы то ни было, но Гриппен как минимум ничего не может сделать с независимостью дона Симона — а вполне возможно, что и не хочет. Вообще-то достаточно удобно, когда власть — твоя, но с проблемами, ежели таковые случатся, будете разбираться вы двое.